1843?
Небо Италии, небо Торквата,
Прах поэтический древнего Рима.
Родина неги, славой богата,
Будешь ли некогда мною ты зрима?
Рвётся душа, нетерпеньем объята,
К гордым остаткам падшего Рима!
Снятся мне долы, леса благовонны,
Снятся упадших чертогов колонны!
1843?
Когда, дитя и страсти и сомненья,
Поэт взглянул глубоко на тебя,
Решалась ты делить его волненья,
В нём таинство печали полюбя.
Ты, смелая и кроткая, со мною
В мой дикий ад сошла рука с рукою:
Рай зрела в нём чудесная любовь.
О, сколько раз к тебе, святой и нежной,
Я приникал главой моей мятежной,
С тобой себе и небу веря вновь.
Январь – февраль 1844
Там, где Семёновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Боратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили не много,
В лавочку были должны, дома обедали редко,
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),
Шли и твердили шутя: «Какое в россиянах чувство!»
1819
Князь Шаховской согнал с Парнаса
И мелодраму и журнал;
Но жаль, что только не согнал
Певца 15-го класса.
Но я бы не согнал с Парнаса
Ни мелодраму, ни журнал,
А хорошенько б откатал
Певца 15-го класса.
Не мог он оседлать Пегаса –
Зато Хвостова оседлал,
И вот за что я не согнал
Певца 15-го класса.
(Теперь певцы говорят сами:)
Хотя и согнан я с Парнаса,
Всё на Песках я молодец:
Я председатель и отец
Певцов 15-го класса.
Я перевёл по-русски Тасса,
Хотя его не понимал,
И по достоинству попал
В певцы 15-го класса.
Во сне я не видал Парнаса,
Но я идиллии писал
И через них уже попал
В певцы 15-го класса.
Поймав в Париже Сен-Томаса,
Я с ним историю скропал
И общим голосом попал
В певцы 15-го класса.
Я конюхом был у Пегаса,
Навоз Расинов подгребал
И по Федоре я попал
В певцы 15-го класса.
Я, сам Княжевич, от Пегаса
Толчки лихие получал
И за терпение попал
В певцы 15-го класса.
Хотел достигнуть я Парнаса,
Но Феб мне оплеуху дал,
И уж за деньги я попал
В певцы 15-го класса.
Кой-что я русского Парнаса,
Я не прозаик, не певец,
Я не 15-го класса,
Я цензор – сиречь, я подлец.
Сочинил унтер-офицер Евгений Боратынский с артелью
1823?
Наш приятель, Пушкин Лёв,
Не лишен рассудка:
И с шампанским жирный плов,
И с груздями утка –
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
Силою желудка.
Федор Глинка молодец:
Псалмы сочиняет,
Его хвалит Бог отец,
Бог сын потакает.
Дух святой, известный льстец,
Говорит, что он певец…
Болтает, болтает.
1825
Встарь жил-был петух индейский,
Цапле руку предложил,
При дворе взял чин лакейский
И в супружество вступил.
Он детей молил, как дара, —
И услышал Саваоф:
Родилася цаплей пара,
Не родилось петухов.
Цапли выросли, отстали
От младенческих годов;
Длинны, очень длинны стали
И глядят на куликов.
Вот пришла отцу забота
Цаплей замуж выдавать;
Он за каждой два болота
Мог в приданое отдать.
Кулики к нему летали
Из соседних, дальних мест,
Но лишь корм они клевали, —
Не смотрели на невест.
Цапли вяли, цапли сохли,
Наконец, скажу, вздохнув:
На болоте передохли,
Носик в перья завернув.
1825
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
В руках со трепетом держал.
Вдруг мальчик наш заплакал, запищал.
«Вот, вот с кого пример берите, дуры! –
Он дочерям в восторге закричал. —
Откройся мне, о милый сын натуры,
Ах! что слезой твой осребрило взор?»
А тот ему в ответ: «Мне хочется на двор».
15 мая 1827
Он точно, он бесспорно
Фиглярин-журналист,
Марающий задорно
Свой бестолковый лист.
А это что за дура?
Ведь Истина, ей-ей!
Давно ль его конура
Знакома стала ей?
На чепуху и враки
Чутьём наведена,
Занятиям мараки
Пришла мешать она.
16 мая 1827
Друзья! теперь виденья в моде,
И я скажу про чудеса:
Не раз явленьями в народе
Нам улыбались небеса.
Они нам улыбнутся мило,
Небесным гостем подаря.
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Вокруг эфирной колыбели,
Где гость таинственный лежал,
Невидимые хоры пели,
Незримый дым благоухал.
Зимой весеннее светило
Взошло, безоблачно горя.
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Оно зашло, и звёзды пали
С небес высоких – и светло
Венцом магическим венчали
Младенца милое чело.
И их сияньем озарило
Судьбу младого бытия.
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Одна ей пламя голубое
В очах пленительных зажгла,
И вдохновение живое
Ей в душу звучную влила.
В очах зажглось любви светило,
В душе поэзии заря.
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Звездой полуденной и знойной,
Слетевшей с Тассовых небес,
Даны ей звуки песни стройной,
Дар гармонических чудес;
Явленье это не входило
В неверный план календаря,
Но знаем мы, что это было
Оно на третье декабря.
Земли небесный поселенец,
Росла пленительно она,
И, что пророчил в ней младенец,
Свершила дивная жена.
Недаром гениев кадило
Встречало утро бытия:
И утром чудным утро было
Сегодня, третье декабря.
Мы, написавши эти строфы,
Ещё два слова скажем вам,
Что если наши философы
Не будут верить чудесам,
То мы ещё храним под спудом
Им доказательство, друзья:
Она нас подарила чудом
Сегодня, в третье декабря.
Такая власть в её владенье,
Какая богу не дана:
Нам сотворила воскресенье
Из понедельника она
И в праздник будни обратило
Веселье, круг наш озаря;
Да будет вечно так, как было,
Днём чуда третье декабря!